Юбилейный номер "Известий" 13 марта 2017, 00:06 Егор Гронский

Между рисками

Кабинет моего деда, Ивана Михайловича Гронского, в детстве мне казался таинственной пещерой. Приглушенный свет, уходящие под потолок ряды томов в тисненых переплетах— бабушка порой ворчала, что у нее второго платья нет, а книги уже и ставить некуда; скрипучий паркет, стертый бесконечными гостями. А вот за резным столом сидит и сам дед в очках с толстыми стеклами, вечно пишущий или читающий.

Особенно привлекательным для меня, тогда еще мальчишки, был в том кабинете загадочный прибор, стоявший за стеклянной дверцей шкафа. Черный металлический цилиндр с циферблатом. На нем— стрелка с уже угасшей фосфорной краской и прозрачная капсула с медленно плавающим в ней шариком. Если цилиндр наклонять, то шарик убегает вбок, а если держать ровно— застывает между двумя рисками.

Когда я подрос, дед рассказал мне историю, связанную с этим прибором.

...Весной 1928 года итальянский исследователь Арктики Умберто Нобиле решил на дирижабле «Италия» достичь Северного полюса. На рассвете 23 мая вместе со своей командой из 15человек он стартовал со Шпицбергена и к полуночи успешно достиг цели, сбросив на макушку планеты национальный флаг.

Но на обратном пути удача покинула экспедицию. Из-за заклинившего руля высоты «Италия» получила дифферент на нос и стала неуклонно снижаться. Из кормовой части дирижабля стравили газ, это выправило ситуацию, но ненадолго. Началось сильное обледенение фюзеляжа. Аэронавты спешно сбрасывали балласт, но остановить снижение не удалось. И в 10:33 утра 25 мая дирижабль ударился об лед примерно в полусотне километров к северу от Шпицбергена.

От мощного удара гондолу с десятью членами экипажа, включая Нобиле, оторвало от дирижабля. Потерявшая основной груз оболочка с шестью итальянцами взмыла вверх и скрылась в снежной пелене — их так никогда и не нашли.

Оказавшимся на льду аэронавтам повезло больше. Погиб только один, другие отделались переломами и синяками. В разбитой гондоле остались провизия, оружие и палатка. А главное— рация.

Оружие пригодилось уже назавтра— на место трагедии пришел белый медведь, самый опасный хищник Арктики. А вот довести до Большой земли свои координаты удалось не сразу. Только через десять дней советский радиолюбитель Николай Шмидт (не путать с Отто Юльевичем Шмидтом) сумел поймать еле слышный сигнал бедствия и тут же передал данные в Москву.

Конечно же об этом сразу сообщили «Извес­тия». Причем отнюдь не сухой информационной заметкой. И.о. главного редактора Иван Гронский, узнав об отыскавшихся итальянцах, поднял на страницах газеты кампанию за посылку нашихледоколов на спасение экспедиции Нобиле. Поднял, еще не зная о решении Политбюро ледоколы не посылать,— он только-только вернулся из командировки в Германию.

Фото: портрет Гронского, архив "ИЗВЕСТИЯ"

​​​​​​​

Причина решения Политбюро была проста. Начинались индустриализация, первая пятилетка. И 4млн золотом, необходимые для отправки ледоколов, в ЦК посчитали слишком высокой ценой. Но после пуб­ликации «Известий» другого пути не было.

Дед в тот же день позвонил по «вертушке» Сталину и сообщил, что не мог знать о решении Политбюро. Генсек разговаривал с Гронским прохладно. Ожидалось взыскание.

Однако через несколько дней в Баренцево море вышли два ледокола. Причем на каждом был спецкор «Извес­тий»: на «Красине» — Николай Шпанов, на «Малыгине» — Алексей Гарри.

На борту «Красина» стоял разобранный самолет «юнкерс». Он по частям спускался на лед, собирался, а затем, разогнав машину по ледовой полосе, знаменитый полярный пилот Борис Чухновский вылетал на поиск.

Тем временем группа Нобиле разделилась. Трое аэронавтов — Мальм­грен, Цаппи и Мариано — отправились пешком до Шпицбергена. А самого начальника экспедиции вывез с льдины шведский летчик Эйнар Лундборг. Перебросить остальных не получилось — при втором прилете швед разбил самолет и сам присоединился к обитателямкрасной палатки. Скапотировавший «фоккер» нельзя было починить, и его потом разобрали на сувениры.

Борис Чухновский долетел до лагеря итальянцев, сбросил еду и одежду, а потом сумел найти Цаппи и Мариано (Мальмгрен уже погиб). И через несколько дней «Красин» поднял на борт всех итальянцев.

Все время спасательной операции «Извес­тия» были ее информационным штабом. Редакцию буквально осаждали иностранные корреспонденты. И самыми популярными словами в мировой печати были «Красин», «Малыгин», «Чухновский».

Борис Чухновский потом ездил в Италию и Францию с докладами о спасательной операции. Причем во Франции он выступал на чистейшем французском, чем произвел фурор: «Как же так, русские дикари летают за полярным кругом, плавают на ледоколах и еще изъясняются на французском!»

Сталин признал, что кампания, поднятая «Извес­тиями», оказалась верной. Он назвал операцию «колоссальной дипломатической победой». Взыскание на Гронского наложено не было.

Больше того. Океанолог профессор Владимир Визе — начальник экспедиции на «Малыгине» — сообщил со страниц «Извес­тий» о ценных данных по гидрогеологии почти неисследованной части Баренцева моря и по метеорологии, полученных в ходе спасательной операции.

В память о тех днях Борис Чухновский и подарил Ивану Гронскому тот самый прибор — креномер с самолета Эйнара Лундборга. А редакции — пропеллер от своего «юнкерса», ныне утраченный...

Дед много рассказывал о журналистской работе и своей непростой судьбе. О знаменитом здании «Извес­тий» на Тверской, окончание строительства которого в кабинете Скворцова-Степанова они вместес Калининым и Марией Ульяновой отпраздновали... чаем с сухарями. О написанной им передовице в ответ на ноту японского правительства, которая назавтра по распоряжению Сталина была издана брошюрой миллионным тиражом. О том, как он сумел добыть в собкоры «Известий» на шахматном турнире в Гастингсе самого Хосе Рауля Капабланку. О том, как он в лагерной робе кайлил воркутинский уголек лютой зимой 1941года и как боролся с блатными. О том, как через 16 лет помогал реабилитировать писателей и поэтов.

Но больше всего мне памятен именно эпизод со спасением экспедиции Нобиле. И именно он сыграл ключевую роль в моем выборе профессии. Потому что я убедился, как много может сделать напечатанное слово.

Некоторые вещи в нашем мире, особенно старые, кроме своего привычного земного веса имеют другой вес — метафизический. Конечно, не сами по себе — мы наполняем их им.

Таким артефактом стал для меня этот креномер. Мне кажется, что именно он помог мне не уйти в крен в 90-е, когда разваливалось одно государство и созидалось другое.

Я допечатываю эту колонку, сидя за тем самым резным столом деда в том самом кабинете, в который, как в таинственную пещеру, входил без малого сорок лет назад. Справа от моего ноутбука лежит тот самый креномер с разбившегося самолета шведского летчика Эйнара Лундборга.

Егор Гронский работает в «Известиях».